Выдающийся летчик-испытатель Степан Анастасович Микоян — о себе, своих братьях и знаменитом отце

«Хотя эта встреча была телефонной, впечатление об услышанном глубокое», — вспоминает журналист Вячеслав Аванесов.

Знакомство с Героем Советского Союза, генералом-лейтенантом, заслуженным летчиком-испытателем Степаном Анастасовичем Микояном началось весьма необычно. Я получил из Москвы небольшую посылку, в которую мой московский друг Феликс Медведев заботливо уложил книгу «Микоян: воспоминания военного летчика-испытателя» с автографом автора.

Книгу прочитал залпом. Фронтовая и послевоенная судьба Степана Анастасовича покорила меня. Не все дети больших партийных деятелей прожили в нашей стране такую удивительную жизнь. Поэтому захотелось лично встретиться со Степаном Анастасовичем и услышать все из его уст. И хотя эта встреча была всего лишь телефонной, но впечатление об услышанном было глубокое.

— В вашей семье было пятеро детей и вас в Кремле называли Микоянчики…

— Да, члены правительства нас так называли — меня, Володю, Алексея, Вано и Серго. Я — старший. Володя погиб в воздушном бою под Сталинградом в 18 лет. Его фотография висит в моем кабинете. Все очень хорошие ребята. Серго уже нет. Он был прекрасным специалистом по Латинской Америке. Во время Карибского кризиса сопровождал отца на Кубу в качестве второго референта. Ваня — инженер-авиаконструктор, работал в конструкторском бюро у дяди — Артема Микояна.

— В своей книге вы немало страниц посвятили отцу — Анастасу Ивановичу и своей маме — Ашхен Лазаревне.

— Это дорогие для меня люди. Отец был для нас непререкаемым авторитетом. Мама, добрая и ласковая, была душой и совестью семьи. Конечно же, отец жил работой. Когда умерла мама, отец с братом были на Кубе. Если вы помните Карибский кризис, решался вопрос размещения советских ракет. Сергей сумел приехать. А отец, несмотря на разрешение Хрущева приехать на похороны, не мог. Он считал, что обстановка на Кубе серьезная и уезжать ему нельзя. В то время, когда маму хоронили в Москве, отец вел на Кубе очень трудные переговоры с Кастро. Тот, впрочем, знал о смерти жены Микояна и даже предложил перенести встречу. Но отец продолжил переговоры. Кастро высоко оценил этот поступок отца, и у них сложились прекрасные отношения. Когда позже Фидель приехал в Москву, он гостил в доме отца на Ленинских горах.

— Сколько же лет вы посвятили своей летной профессии?

— Начинал с сорокового года. А закончил в марте 78-го. А за два с половиной года до этого меня медкомиссия отстранила от полетов на боевых самолетах. Продолжал летать только на транспортных.

— А сейчас не хотелось бы сесть за штурвал?

— А зачем? Все равно не пустят (смеется). 94 года за плечами — не шутка! Мой земляк — американец армянского происхождения, с которым я вижусь на сборах Общества летчиков-испытателей, лишь на два года моложе меня, только совсем недавно бросил летать. Правда, он летал всегда на легкомоторных самолетах.

— Степан Анастасович, у вас яркая, насыщенная биография! Почему же вы так поздно сели за мемуары?

— Написал-то я лет двадцать назад. Признаюсь, что не думал их писать. Подвигнул на этот подвиг (смеется), знаете кто? Компьютер! Я долго к нему приглядывался. И меня осенило рассказать о своей жизни. Рукой написать не хватило бы сил.

— Кто же вам помогал?

— Никто! Хотя моя жена — редактор, а дочь — преподаватель на переводческом факультете МГУ, прекрасно владеющая английским. Она, кстати, набралась терпения и перевела мои мемуары на английский.

— Кстати, давным-давно, в январе 1946 года, наш Курган выдвигал вашего отца Анастаса Ивановича Микояна кандидатом в депутаты Совета Союза по Курганскому избирательному округу. Он был в яркой компании: Сталин, Берия, Молотов, Ворошилов, Калинин, Каганович и еще много других, как тогда говорили, видных деятелей Коммунистической партии.

— Чему удивляться! В те времена повсюду голосовали единогласно. Конечно же, многие в вашем городе слышали о моем отце, его имя было на слуху. Думаю, что те, кто отдавал свои голоса, верили в этих людей и в моего отца, конечно же.

— Вы многое повидали и многих видели. Я имею в виду партийную элиту.

— Конечно же, видел многих и имею свое суждение о каждом из них.

— К примеру, Берия.

— Мне вместе с женой дважды приходилось бывать на его даче в гостях у его сына Серго. Во время обеда был Лаврентий Павлович. Он участвовал в разговоре, но больше молчал. Лицо было дружелюбное, но в тот же момент взгляд сквозь пенсне изучающий и холодноватый. Нам с женой было не по себе.

— А Хрущева часто видели?

— Приходилось. Все-таки большая часть работы отца была связана с Хрущевым. Вспоминаю забавный инцидент, который достаточно напугал мою жену. Наша семья вместе с отцом отдыхала в Пицунде. Был также Ворошилов со своей невесткой. После общего обеда все разъехались. А я на любительскую камеру снимал Косыгина за рулем моторной лодки. Никита Сергеевич пошел охотиться в дачном парке на зайцев. А в это самое время в парке гуляла моя жена Эля. На полянке в нескольких метрах от себя она с удивлением увидела зайца. И в этот момент раздался выстрел. Это стрелял Хрущев, не заметивший Элю. Заяц от страха подпрыгнул и убежал. Как потом мне сказала жена, все трое (включая зайца) были в шоке. Хрущев не извинился и сказал ей: «Что ты здесь ходишь!»

— Как воспринял отец снятие Хрущева в октябре 1964 года?

— Об этом в «Огоньке» уже рассказал сын Хрущева — Сергей. Скажу, что отец единственный из всех пытался защитить Никиту Сергеевича и предлагал оставить за ним пост Председателя Совета Министров. Но с ним не согласились. Да и сам Хрущев решил отказаться от борьбы. Но это не значит, что отец во всем был согласен с Никитой Сергеевичем. Отец наедине частенько с ним спорил, пытался переубедить, особенно в проявлении «волюнтаризма». Вскоре вслед за Хрущевым ушел и мой отец. Он сказал: «У меня другие взгляды, и я им мешаю».

— С высоты своих лет как вы лично оцениваете отца? Каким, на ваш взгляд, он был человеком?

— Об отце я много рассказал в своих мемуарах. Все памятно. Прежде всего, он был весьма умным, выдержанным человеком. Я точно знаю, что отец был против репрессий. Однажды Сталин же ему «подкузьмил» — отправил в Армению со списком людей, которых надо расстрелять. А вдогонку послал Берию и Маленкова. В списке были знакомые отца. Один из них — его бывший учитель. Отец его вычеркнул, но того все равно расстреляли. Как тут быть? Или самому погибнуть, как «врагу народа», или попытаться все-таки остаться жить и кому-то помочь и попытаться работать с чистой совестью.

— В семейном кругу отец жаловался на Сталина?

— Нет, конечно. Но с мамой, видимо, делился. Мама сердилась, когда отец возвращался домой в 5-6 утра выпивши, а он в ответ: «Сталин заставил». Отец с 26-27-го годов считал Сталина настоящим вождем. Тогда он в него очень верил. Это он написал в своих воспоминаниях. И только в 30-х годах, когда начались аресты, стал менять о нем мнение. А во время войны окончательно понял, насколько коварен и жесток Сталин…

Отец очень много сделал для страны, особенно в пищевой и легкой промышленности. Выполнял также весьма важные дипломатические миссии. Об этом даже сегодня нешироко известно. Недаром за границей отца иногда считали министром иностранных дел. Он встречался с Кеннеди, Эйзенхауэром, Аденауэром и де Голлем. А мирное разрешение Карибского кризиса! Вы наверняка знаете историю противостояния Хрущева с Кеннеди, когда на Кубе появились наша военная техника и ядерное оружие, из-за чего могла начаться третья мировая война. Так вот отец полетел на встречу с Кастро, Хрущев был возмущен, что все переговоры шли без его участия. И отец фактически вытащил Хрущева из труднейшего политического цейтнота.

— Вы встречались с сыном Сталина — Василием. При каких обстоятельствах?

— Таких случаев было немало. Помнится одно. После того самого обидного ранения, когда меня случайно сбил свой, я лежал в госпитале. Лежал весь забинтованный. Навещали отец, мама. А как-то приехали Василий и мой брат Володя. У Васи на петлицах — четыре «шпалы». Значит, стал полковником. Хотя еще недавно был капитаном, а через месяц — майором. Звание подполковника он перескочил.

— Он и генерала получил в «раннем» возрасте.

— Уже после войны, в 46-м.

— Другие в раннем возрасте героически погибали на фронте…

— Мой брат Володя. А из близких друзей — Тимур Фрунзе, воспитывавшийся в семье Ворошилова. Помню, как в госпитале меня навестил Ворошилов. Я спросил у него: пишет ли Тимур? Климент Ефремович ответил: «Пишет, пишет…» и — отвел от меня глаза. Как потом оказалось, он только что вернулся из Крестцов в районе Новгорода, где хоронили Тимура. Его немцы сбили 19 января. Тимур немного не дожил до своего девятнадцатилетия. Потом я подумал: Ворошилов приходил ко мне неслучайно — в тоске о своем Тимуре.

* * *

…Обо всем этом Степан Анастасович Микоян написал в своих мемуарах. Это достаточно большой том, в котором более шестисот страниц.

Когда мы беседовали по телефону, Степану Анастасовичу Микояну было 94 года. Возраст, о котором иные и не мечтают. А он в то время был активным и бодрым, обладал завидной памятью, водил машину и общался со своими друзьями. И во всех делах ему помогала дочь, жившая в то время этажом ниже.

В марте 2017 года до меня донеслась горькая весть: на 95-м году ушел из жизни Степан Анастасович Микоян. Жаль, что больше не услышу привычное приветствие, обращенное ко мне по телефону: «А, Курган! Как поживает ваш город?»